ПОЭЗИЯ И ПРАВДА

Николай Винник недавно прислал мне некоторые свои переводы стихов из моей будущей книги, которую я никак не могу дописать, но она уже сегодня называется «Пісні для мертвого півня». Ага, здесь я должен кое-что объяснить.

Николай Винник — страшно интересный и, что почти невозможно, живой российский поэт, с головой накрытый новейшей московской поэтической волной. Это означает, что он резок в высказываниях, отважен в жестах, немного богемный, кажется, бездомный — в конце концов, как и вся «Москва неофициальная». Однажды он составил и издал целую антологию стихов о чеченской войне. Означает ли это, что он политически активный? Не знаю, скорее всего — нет. Зато он поэтически активный, это правда.

В мае 99-го он запомнился мне выступлением на фестивале «Южный акцент» (вот еще название!) — причем не столько самими текстами, сколько убедительным и красивым швырянием на пол бумажных страниц, на которых эти тексты были напечатаны. Это, очевидно, относилось к концепции. Или, по крайней мере, к обрядности.

Кстати, именно после того фестиваля увидела свет статья другого московского литератора, в которой не без желчи отмечалось, что «фестиваль «Южный акцент» засвидетельствовал готовность новой украинской литературы вступить в НАТО». Хотя это так, попутно — и даже не кстати, а между прочим.

Возвращаясь к Николаю Виннику: через некоторое время я узнал об его альтернативном лужковском проекте поэзии в метро. То есть в противовес официальным строкам о любви к Москве, о том, как «утро сходит над рекою», и тому подобным ляля-фафа, развешанным на метрополитеновских стенах моссоветовскими постмодернистами, он развешивал свои — совсем другие, злые, трагические, если угодно, антимосковские. Это еще раз характеризует его как поэтически активную и таким образом чем-то очень мне близкую фигуру.

И вот я получил от него пять или шесть переводов из моих «Пісень для мертвого півня». При этом переводчик просит меня быть очень суровым, указывать ему на все неточности и исправлять повсюду, где я буду считать нужным.

«Пісні для мертвого півня» — этакая попытка паразитировать на определенных знаках и брэндах англо-американского маскульта. Ну хорошо — не паразитировать на них, а заигрывать с ними — или даже вести свою встречную игру. Это начинается на уровне заголовков — каждый из них имеет какую-то линию, вытянутую или выгнутую вдоль или поперек моих частных музыкальных увлечений. В первом из стихотворений, нелукаво названном Without You, говорится об одиночестве интимном, которое является не чем иным, как ужасным социальным одиночеством. Чтобы объяснить проще: лирический герой пребывает в недвижимости и ожидании, он думает о любовнице, которой почему-то рядом с ним сейчас нет, но при этом его больше всего донимают «радио, телевидение, пресса». То есть вообще говорится о том, что в мире, заполненном информационными выпусками, человек все равно остается одиноким в своих самых интимных драмах. И даже более того: из-за всей этой насыщенности пространства новостями человек чувствует себя еще более одиноким, чем является на самом деле. В последних строках об этом говорится так: «Я лежу під стелею, я минаю. () Нічого ніде не сталось, тебе немає. () Кілька збройних конфліктів, () пару зрадників на екрані. () Долар виріс, () російським рублем не торгували» (Уточнение: стихотворение и в самом деле писалось во времена, когда российским рублем у нас не торговали из-за недавнего дефолта.)

В своем переводе Николай Винник точно воссоздает оригинал. «Несколько вооруженных конфликтов, — пишет он. — Пара предателей на экране» — и так далее, нормальный дословный перевод. Но что-то меня в нем не устраивает, что-то не так. Я догадываюсь, что это — слово «предатели».

В российском социально-политическом контексте такого явления не существует. Какими бы разномастными ни были их национальные герои телевизионных новостей — все они за Россию, причем еще ту, с Белой и Малой включительно. Даже их (а они вместе с тем и наши) бандиты больше всего любят оттягиваться под «Как упоительны в России вечера»... А это все-таки песня о любви к родине. Представляете, чтобы киевский рэкет гулял под «Моя ти рідна Україно» или какую-то подобную фальшивку?

Так кто для российского читателя должен был бы ассоциироваться с этими «предателями на экране»? Разве что какие-то полицаи военных времен или чеченские боевики. Или, скажем, гетман Мазепа с верным Кочубеем. Но у меня были не такие ассоциации.

Потому что иное дело у нас. Произносишь «пара зрадників на экрані» — а перед глазами уже маячат то недавно узнаваемые народные депутаты, то какие-то выдающиеся силовики или просто министры, или там генералы, директора, профессионалы, продюсеры, люди года, лауреаты государственных премий, журналисты, создатели мостов и объединители информационных пространств — одним словом, верхи и сливки, национальная элита, она же соседская агентура, прониклась предательством настолько искренне и окончательно, что это уже и не предательство в традиционном смысле, а скорее верность самим себе.

Недолго думая, я предлагаю Николаю Виннику заменить «предателей» на «подонков». Чтобы ассоциация российского читателя оказалась правильной. Я ведь, собственно, об этом думал.