Расизм — критика и клиника

Поделиться
Принято считать, что в демократических обществах критика идет только на пользу обществу, следовательно, ее необходимо поощрять для его развития и усовершенствования...

Принято считать, что в демократических обществах критика идет только на пользу обществу, следовательно, ее необходимо поощрять для его развития и усовершенствования. А вот тоталитарное общество не воспринимает критику, боится и запрещает ее. Между тем постулат о том, что критику нужно всячески приветствовать, сегодня, к сожалению, не работает: нынешнее общество, совмещая в себе как демократические, так и тоталитарные черты, неспособно отделить одно от другого. Ярким примером этого является расизм, который все увереннее приобретает популярность в различных сферах публичной и частной жизни.

Желание разделить людей на «своих» и «чужих», ненависть и страх перед «чужаками», лозунги о мифической «чистоте» нации и культуры, дискриминация по национальному или половому признакам — эти классические уже формы «вируса» расизма мутировали вместе со структурными изменениями, произошедшими на рубеже веков в экономике, политике и культуре, и теперь прекрасно чувствуют себя в обществе потребления и «свободы слова», более того — даже завоевывают культурную гегемонию в «дискурсивной борьбе» идеологий и мировоззрений.

Целью этой статьи не является еще раз заявить, что нет никакой «расы», речь идет именно о том, что на самом деле есть разного рода «расизмы», которые оправдывают свой дискурс и свою практику многочисленными псевдонаучными или полумистическими доктринами. Усматривая в антисемитизме эталон расистского мышления и поведения, Сартр писал: «Не черты еврейского характера порождают антисемитизм, а, наоборот, именно антисемитизм создает еврея». Кроме антисемитизма, исторические модели расизма обогатились опытом колониализма, сегрегации и сексизма. Не секрет, что после Второй мировой войны и Холокоста расизм научился мастерски и причудливо маскироваться. Его идеи высказываются преимущественно с помощью эвфемизмов и метафорических сдвигов, что, однако, не меняет присущей ему проблематики.

Но возвращаясь к парадоксу, с которого начали, мы убеждены, что расизм противоречит логике демократии, а значит, последовательная и активная критика расизма может существенным образом ослабить его и положить конец расистскому насилию. Ведь активный антирасизм — залог становления демократии.

Казалось бы, вместе с увеличением количества нападений на чернокожих, иммигрантов, «нац­менов», нападений физических и интеллектуальных, которые в последние годы стали едва ли не обыденным явлением, должны были бы соответственно возрасти гражданское сознание, громче звучать голоса протеста, умножаться антирасистские организации и просветительские кампании. Однако нет — видим преимущественно молчаливый «консенсус», равнодушие. Мони­торинг проявлений расизма в стране осуществляют несколько международных институтов, активистов-журналистов, тем не менее результаты их деятельности не приобретают ожидаемой широкой огласки в обществе. Кажется, государство упрямо не хочет замечать эту проблему. До сих пор не принят закон против расизма. Помня известную диалектику от «критики оружия» к «оружию критики», можно не сомневаться: если государство не предоставляет средств для защиты, граждане мастерят самопалы. Критические стрелы приходится острить своими силами.

В этой ситуации не может не интересовать состояние самой критики расизма. На наш взгляд, в связи с молчаливой гегемонией расизма в обществе это едва ли не самый главный вопрос. Анти­расизм как движение у нас еще слишком слабое. В чем же именно его слабость? Во-первых, критика расизма недальновидна и зависит от проблематики, которую навязывает сам расизм. Возможно, это неизбежный рефлекс, реакция на боль и несправедливость, но впереди здесь идет зачинщик, подстрекатель, именно он диктует набор проблем, ценностей и задает систему координат. К примеру, публицист Артем Чапай в статье «Грязь нации» подвергает критике расизм, искажая радикальные расистские высказывания и предубеждения с точностью до наоборот, и, конечно, он прав, но не убеждает оппонентов, поскольку, поменяв плюс на минус, сохраняет проблематику, которую предложили и в которой предпочитают оставаться его оппоненты.

Во-вторых, над критикой расизма висит химерическое привидение «фашизма». Этот термин уже давно превратился в бессодержательный жупел, который мы навешиваем каждому, кто вызывает у нас отвращение и антипатию. Некоторым критикам мало обвинить оппонента в авторитарности, предательстве или коррупции, они прибегают к «сильным» словам и понятиям. О том, что они обозначают конкретное политико-социальное, историческое и культурное явление, к сожалению, не вспоминают. Социолог Борис Кагарлыцкий справедливо заметил это своеобразие: «Фашизм появляется не из ксенофобии, нетерпимости, расизма и антисемитизма. Все эти явления существовали веками, но фашизма не было. Он появляется из столкновения маленького человека с анархией рынка, из кризиса либеральной экономики, из деградации демократических институтов. Иными словами, кризис капиталистической системы порождает не только рост левого движения, но и классическую «неадекватную реакцию» в виде «национально-социальных» движений, которые обещают решить все проблемы за счет расправы с «чужими».

Однако, считает социолог, из-за банкротства современного политикума в России «фашизм» превратился в универсальную «обзывалку», а некоторым параноикам сегодня вообще мерещатся «кругом одни фашисты». Мало того, в Украине этот термин некоторые используют как универсальное алиби, чтобы прагматично утаить собственное предательство и ложь. Конечно, речь идет о «левом» руководстве КПУ и СПУ, которое открыто и бесстыдно пристроилось к большому капиталу Партии регионов. Александр Будило остроумно проанализировал эту незатейливую предательскую логику, которая укладывается в лозунг: «Создадим единый фронт от олигархов до коммунистов против коричневой чумы!». К счастью, кредит доверия к такой политике давно и бесповоротно исчерпан: изменив классовым интересам трудящихся, политики-банкроты стращают людей дьяволом. Напоминает методы святой инквизиции, не правда ли?

Итак, расизм нужно понимать не как дьявольское «абсолютное зло», прикрывающее глаза мистической завесой и апеллирующее к иррациональным эмоциям, а как конкретную, более того, даже «банальную» политическую практику, обусловленную экономическими и социальными реалиями. Мифы и предрассудки здесь играют ключевую роль, и расизм, конечно, «ошибается» относительно реалистичности своих аргументов. Тем не менее разве бывает так, чтобы мифы и предрассудки не были вплетены в саму ткань реальности человеческой культуры? И это нужно учитывать. Скажем, ведьм на самом деле нет, но тот факт, что на протяжении веков сожгли тысячи женщин, обвиненных в колдовстве, указывает на реалистичность и эффективность этой мифической категории.

Когда расизм представляют как радикальное зло, имеют в виду, что он является определенной не-мыслью, безумием, однако следует наконец признать совсем противоположное: расизм является «желанием знать», последовательной попыткой «объяс­нить мир». Современные критики расизма указывают на парадоксальную «волю к знаниям» новейшего расизма: «Категория иммигра­ции структурирует дискурсы и типы поведения, но также — что не менее важно — она дает расисту, индивиду-расисту или расистской группе иллюзию мысли, иллюзию «объекта», который необходимо познать и исследовать, что является фундаментальной дви­жущей силой «самосознания». Собственно, здесь не иллюзия мысли, скорее действительное мнение об иллюзорном объек­те. Кто классифицирует — мыслит, а кто мыслит — существует. В данном случае — существует как член определенного сообщества. Или, скорее, — уточним — практически способствует существованию иллюзии, будто есть определенное сообщество, которое основывается на подобии его чле­нов. Именно из-за того, что масштабы этой двойной эффективности не были оценены должным образом, антирасизм убаюкивает себя иллюзией, будто расизм является отсутствием мысли, в полном смысле олигофренией, и якобы стоит заставить думать или размышлять — и он отступит. Но речь о том, чтобы изменить образ мышления, что сложнее всего» (Этьен Балибар).

Славой Жижек даже говорит о цинизме ума, который присущ иррациональным действиям бритоголового, бьющего иностранцев: «Когда начинаешь расспрашивать его о настоящих причинах насилия (и если он способен к минимальной теоретической рефлексии), он вдруг начинает говорить языком социальных работников, социологов и социальных психологов, ссылаясь на снижение социальной мобильности, усиление неуверенности, падение авторитета отца, недостаток материнской любви в раннем детстве... Одним словом, он дает более или менее точное психосоциологическое объяснение своих действий, чрезвычайно приятное для просвещенных либералов, которые стремятся «понять» молодежное насилие как трагическое последствие определенных социальных и семейных условий... Наблюдая такую цинично-бессильную рефлексию бритоголового, с иронической улыбкой объясняющего удивленному журналисту источник своего бессмысленно-насильнического поведения, просвещенный, терпимый мультикультуралист, стремящийся «понять» формы избыточного насилия, получает свое послание в его искаженном, настоящем виде».

Следовательно, расизм в наше время не является спонтанным, наивным или стихийным; ему не откажешь в интеллектуальности, саморефлексии или иронии. То, что Сартр в свое время писал об иронической дистанции еврея в антисемитском обществе, который постоянно оглядывается на самого себя, чтобы, не дай бог, никто не заподозрил его в «еврейскости», сегодня можно применить к самому расисту, который обычно говорит: «Я не расист, но посмотрим правде в глаза...» Он даже готов использовать идеи гуманизма и толерантности, если они позволяют классифицировать «чужака» и легитимизировать иерархию культур. Мало того, расизм сам становится мультикультурализмом. На этот поворот в «новом расизме» обратил внимание Этьен Балибар: «Это такой расизм, основной темой которого является не биологическая наследственность, а непреодолимость культурных различий; расизм, который вроде не утверждает верховенство одних групп или народов над другими, а только указывает на то, что плохо упразднять границы, что разные образ жизни и традиции несовместимы... Вполне в духе антропологической культурологии признается равенство и разнообразие: ведь именно эта полифония культур составляет человеческую цивилизацию. Но вместе с тем декларируется совершенно внеисторическое постоянство культур, которые представляются как абсолютно постоянные и неизменные». На фоне этого культурологического поворота в расизме, искажающего аргументы послевоенной антирасистской критики, которая в условиях новой волны западного империализма боролась за разнообразие и самобытность культур, за права этнических меньшинств и т. п., значительную популярность приобретает теория «столкновения цивилизаций» (С.Хангтингтон): цивилизация против цивилизации, религия против религии, идентичность против идентичности, что сводит многомерность и противоречивость современных конфликтов к одному, национально-религиозному, измерению. В этом смысле становятся понятными слова лидера французских правых Ле Пена, который умышленно отождествляет религиозный исламизм, терроризм и иммиграцию: «Я предпочитаю страны, исповедующие хотя бы какую-то религию, даже если это не моя религия, странам, которые не исповедуют никакой религии».

Следует отметить, что теория «конфликта цивилизаций» (или сосуществования самодостаточных культур) оправдывает расизм на мировоззренческом и политическом уровнях. С одной стороны, иммигранты (самая привилегированная мишень расистских атак), во-первых, отождествляются с определенной культурой (религией, мировоззрением), несовместимой с европейской; во-вторых, вполне в соответствии с антисемитской логикой, иммигрантам приписывают планы всемирного господства или понятие «иностранцы» связывают с понятием «исламизм» (как нейтральное понятие «еврей» отождествляли с понятием «сионизм»). С другой стороны, современная глобализация — после развала бывших «западных» и «восточных» блоков — не предложила миру никакой новой модели соотношения на мировом уровне между государствами, народами и культурами, отношения которых развиваются хаотически и непредсказуемо. Концепция «цивилизаций» никак не объясняет процесса миграции труда, империалистических войн или демонтажа социального государства как на Западе, так и на Востоке.

Хаос и разрушение традиционных связей и коллективных институтов вызывают ответную реакцию — желание стабильности, порядка и четкого размежевания. Козлом отпущения объявляется фигура «чужого», иммигранта, хотя проблема деградации — в самой системе. В действительности иммигранты не являются бременем для ресурсов социального обеспечения, а способствуют их возрастанию; депортация иммигрантов только уменьшит число рабочих мест, разбалансировав определенные экономические отрасли; уровень преступности среди иммигрантов не выше, чем среди «местных»... Массы ощущают инс­тинктивную потребность в защите со стороны государства. Го­сударство же, в свою очередь, направляя недовольство в иное русло — на «иностранцев», — использует страх и панику населения для усиления своего авторитета. Но страх никогда не был хорошим советчиком.

Отсюда парадоксальный рост национализма на фоне глобализации. Критиковать расизм тем более сложно, что он действует в «поле национализма», который всегда был и остается «секулярной религией» государства. Некоторые стараются отделить «хороший» национализм (любовь к своей родине, патриотизм) от «плохого» (дискриминация по национальному признаку, чистки), который можно легко отвергнуть ради первого. Тем не менее часто не замечают, что сам национализм как идеология и практика развития государства-нации внутренне противоречив потому, что тесно связан с понятием социального равенства. То есть развитие государства-нации неминуемо приводит к классовому господству «верхов», однако вместе с тем национализм должен отрицать классовое распределение внутри нации во имя «национального единства». На примере отечественной политики хорошо видно, что государст­ву нужен «популизм» как отрицание классового антагонизма в обществе. Но этого слишком мало. Нужен национализм, который, так сказать, был бы большим национализмом, чем сам национализм. Этим «излишком», непременно порождаемым внутри национализма, и является расизм. Точнее, расизм разными правдами и неправдами старается занять место этого излишка.

Как ни парадоксально, но этот незначительный, на первый взгляд, излишек, или приложение к национализму (что-то, что больше него, превышает его), является тем, что определяет расовую или культурную «чистоту» нации, ее воображаемое этническое ядро, не остается просто радикальным проявлением партикуляризма, а всегда представляет себя как сверхнационализм, более того, пытается вписать партикулярный национальный характер, так называемую судьбу нации, в более широкую, даже универсальную проекцию человечества. Этот парадоксальный статус «излишка» старались объяснить многие мыслители от Гегеля до Деррида; возможно, именно в этом ключе Балибар говорит о «расизме как универсализме»: расисту недостаточно говорить о нации как о чем-то единичном — он говорит об идеальном сообществе, намного превышающем время и пространство (арийской или индогерманской нации, белом человеке, западной цивилизации и т. п.), потенциально охватывает и разграничивает весь мир...

В области экономики, как считает социолог Валлерстайн, расизм является универсальным потому, что выступает как «акт поддержки имеющейся международной социальной структуры», а не просто понятие расовой дискриминации. Ведь расизм может существовать и без дискриминации. В условиях глобальной капиталистической системы на уровне государства-нации расизм выступает как механизм распределения социальной иерархии занятости и оплаты труда по «этническим» признакам. Происходит этнизация труда, что приводит к классовому расизму: «Ведь обязательно есть те, кого считают «неграми». Если нет черных или их недостаточно, чтобы играть эту социальную роль, изобретают «белых негров».

Как здесь не вспомнить известное выражение Жана Жене: «Что такое негр? И, прежде всего, какого он цвета?»

Итак, мы предложили ряд наблюдений, которые могут показаться несколько парадоксальными. Белые негры — это слишком, не ли так? Однако, по нашему мнению, это свидетельствует о том, что формы современного расизма мутируют вместе с миром, которому они присущи. Изменяются и формы насилия как физического, так и интеллектуального. Изменяется критика расизма. Классовый и этнический аспекты общества все больше входят во взаимодействие, порождая не только расистские спекуляции, но и мощную перспективу освобождения и солидарности людей.

Поделиться
Заметили ошибку?

Пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter или Отправить ошибку

Добавить комментарий
Всего комментариев: 0
Текст содержит недопустимые символы
Осталось символов: 2000
Пожалуйста выберите один или несколько пунктов (до 3 шт.) которые по Вашему мнению определяет этот комментарий.
Пожалуйста выберите один или больше пунктов
Нецензурная лексика, ругань Флуд Нарушение действующего законодательства Украины Оскорбление участников дискуссии Реклама Разжигание розни Признаки троллинга и провокации Другая причина Отмена Отправить жалобу ОК
Оставайтесь в курсе последних событий!
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Следить в Телеграмме