О дяде самых честных правил

1-й масон:

Наш Папа конченый в натуре!

2-й масон:

Иль не на шутку занемог.
Сам посидел бы в нашей шкуре -
Плати в бюджет, плати налог…

1-й масон:

А «Социальная защита»?
А подписные, блин, листы?
Карманы превратились в сито,
Кубышки и ларцы пусты.

2-й масон:

Какое низкое коварство
Полуживого обдирать,
Чтоб прокормить владыку царства
И всю бесчисленную рать.

1-й масон:

Впредь будет нам, лохам, наука!

2-й масон:

Но Боже мой, какая мука
Платить и думать про себя:
Скорей бы выбрали тебя!

1-й масон (задумчиво):

И чертит невзначай рука
Заветный вензель Л да К…

Часть вторая

А что же Фолкофф? Полусонный
В сенат лениво едет он.
А стольный град неугомонный
Нещадным солнцем пробужден.
Свистят менты, гудят машины.
Газеты полны новой лжи.
Шахтеры дремлют близ Кабмина,
На травке нежатся бомжи.
Наш Фолкофф, сидя в дилижансе,
Перо задумчиво грызет.
Сей муж в эпистолярном трансе.
Мысля задумчиво ползет.
Облокотясь, советник пишет,
Что у героя на уме?
В учтивом, деловом письме
Его могучий разум дышит.
Письмо готово, сложено…
Бельгийский, для кого ж оно?

ПИСЬМО СОВЕТНИКА ФОЛКОФФА-БЕЛЬГИЙСКОГО ПРЕДВОДИТЕЛЮ СЕЛЯНСТВА КНЯЗЮ ТЫКАЧЕНКО

Я к вам пишу. Базара нету.
Мне ведомо: напрасный труд.
Милейший, вам давать советы,
И все ж, братан, не обессудь.
Чем меньше светишься, в натуре,
Тем легче молотить бабло -
Не чистят перья клиентуре
И в бизнес не суют хайло.
Мы все грешили понемногу,
Все «зелень» прячем где-нибудь…
Варганишь бабки? Слава Богу!
Но о престоле позабудь.
К чему, братан, тебе страданья?
Гнилых разборок мерзкий сор,
Поклепы, лживые признанья
И прокурорский приговор?
К чему допросы и наружка,
Проверки, шмоны и шпики?
Сексоты, компра и прослушка,
Жандармы, налоговики?
К чему галимые наезды,
Досье на «Почву и людей»,
Аварии на переездах,
К чему приветы от судей?
Раз вы на нас так злобно гнали,
В ответку нанесем удар,
Вы пнули нас, мы вас пинали,
Ответить должно за базар!
Пишу, к твоей несчастной доле
Пол-литра жалости храня.
Тебе не надоела воля?
Держись подальше от огня!
Вам должность года назад дана?
Замена скипетру она.

Часть третья

Предводитель селянства Тыкаченко (прочитав письмо Фолкоффа-Бельгийского, гневно):

Как смел он мне давать советы?!
Греха не смоет «Ариэль»!
Сей час же наглеца к ответу!
К барьеру! Решено! Дуэль!

Наш селянин, вояка старый
Слыл дуэлянтом и гусаром.
И в разе надобности мог
Без разговора въехать в рог.
Но вот загвоздка в чем, читатель:
Письма почтенный получатель
Всем сердцем Фолкоффа любя,
Был должен показать себя
Надменным франтам президентским
Не балагуром деревенским,
Не отроком, что ищет славы,
Но жезлоносцем величавым.
Явился шанс прослыть бойцом,
И шанс поторговать лицом.
Дуэли смельчаку к лицу:
Перчатка брошена Рыбцу,
Ждет сатисфакции от Кравы.
Всех тех,с кем схватка дарит славу,
Он у барьера алчно ждет.
На поединок вызов шлет
Он также Поте, Дыркачам
И министерским ловкачам.
Гуляка попирует всласть.
Но первым должен Фолкофф пасть.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Правитель странный и лукавый,
(Суровый, впрочем, иногда)
Нечаянно пригретый славой
Над нами властвовал тогда.
Он мастерить умел ракеты,
Был дока в части этикета,
Имел затейливую речь,
И правосудья вострый меч.
Сего почтенного монарха,
(То было на меже веков)
Доила стайка олигархов,
Лоббистов и газовиков.
Ему они служили музой,
Бюджету - явною обузой.
Он назывался демократом,
И потому электоратом
Любим он был… А может, просто,
Так думал он, и был счастлив.
Себя арбитром возгласив
И лидером всех соцопросов.
Бывало он сидит за чаем,
А телеграммы уж несут -
Родной электорат скучает,
Наперебой его зовут
На сельский бал,
шахтерский праздник…
Куда ж помчится наш проказник?
На шестисотом мерседесе
Везде легко поспеть повесе.
Одна проблема: мудрено
Сыскать в рабочем дне окно.
Но Фолкофф, давний мой приятель,
Телеканалов почитатель,
Ему всегда давал совет:
Где будет ужин, где обед.

Картина пятая

Царские палаты. У окна в креслах восседает Царь и лениво тасует колоду из двенадцати засаленных карт. Рядом с ним Фолкофф, пытающийся зубами открыть бутылку анисовой.

Царь (томно):

Пошла жара! В стране так душно…
Открой бутыль и сядь ко мне.

Фолкофф (учтиво):

Чего изволите?

Царь:

Мне скушно,
Поговорим-ка о войне.
Я утомлен придворной негой,
Вокруг лишь лесть и мишура.

Фолкофф (про себя, ворчливо)

Скучает! Тоже мне Онегин!
Он утомлен! Пошла жара!
(Громко)
С кем воевать? Врагу любому
Я куртуазно пасть порву!

Царь:

Но кабы не было облома,
Союзник надобен. В Москву
Тебя послом я посылаю.
Благоразумия желаю,
Прошу, любезный, не жалей
Ты добрых слов для москалей,
Похвал, авансов, вздохов томных…
Пообещай им блиноземный!

Фолкофф (значительно):

Купчишка есть один умелый…

Царь:

Как звать?

Фолкофф:

Вам ведом. Лева Белый.
За блиноземный, блин, завод
Не пожалеет он банкнот.
Телеэфира даст в придачу.

Царь:

Что ж, с Богом! Ждет тебя удача!
Спешу тебя благословить!

Фолкофф (лукаво):

А на дорожку накатить?

Царь:

Куда же подевалась кружка?
Краев не видишь? Больше лей!
Ну, выпьем, добрый царев служка!
На сердце станет веселей…

Картина шестая

Раннее утро. Черная речка Козынка. Последние приготовления перед дуэлью. Тыкаченко и Фолкофф-Бельгийский осматривают пистолеты.

То было чудное мгновенье,
Они сошлись. Глаза пусты,
Сердца подчинены стремленью
Сжечь за собою все мосты.
Враги! Давно ли друг от друга
Их жажда крови отвела?
Вино деливших, час досуга
И барыши. Шо за дела?
Но, кочумай. Базару нету.
К барьеру! Кончен разговор.
Теперь лишь пара пистолетов
Рассудит их, закончив спор.
Наш Фолкофф, щуря левый глаз,
Стал молча целить, но как раз
Тут Тыкаченко молвил строго:
«Ну, подурачились немного,
И будя. Вижу, парень смелый.
Хоть ручки-то, мон шер, дрожат.
Короче, переходим к делу…»

Фолкофф (понимающе):

Чего изволите-с? Деньжат?

Тыкаченко:

Ну-у, по такому пустяку
На эту б перся я реку!
Подальше от людского взора
Я звал тебя для разговора,
Не для мальчишеских забав…
Мене ти, синку, задовбав!
Пошто лишил меня эфира?

Фолкофф:

Почтенный, разойдемся с миром.
Клянусь, вам, сударь, я не знал,
Что отберут у вас канал.
Но это, право, пустячок.

Тыкаченко (миролюбиво):

Живи, покуда, мужичок…

Дуэлянты садятся каждый в свои сани и разъезжаются.

У сказки этой нет конца.
Ужасный век, ужасные сердца…